Декабристка, 95 - 20 февраля 2009 07:11

Ветер бросает в окно снег, и он постукивает по стеклу, как коготки маленькой шустрой птицы. Декабрь выдался ветреный и холодный. Стены панельного дома промерзают насквозь. Поэтому в маленькой, словно вырванной из восьмидесятых, кухоньке тихонько горит конфорка, наполняя помещение удушливым запахом газа. Часы показывают половину третьего ночи.
На столе стоит войско. Воины ростом в десять сантиметров замахиваются мечами, точат и чистят оружие, ведут под уздцы гнедых, вороных, белоснежных коней. Несутся колесницы, брызжут слюной злые псы. Между участниками сражения лежат кисти и тюбики с краской, дневного света лампа заменяет солнце.
За столом сидит женщина. Голова её низко склонена, в руках – ещё один воин. Он уже покрылся бронзовым загаром, алеет короткая туника, хищно блестит шлем. Женщина делает последнее движение кистью, вторая сандалия гладиатора блестит теперь, покрытая лёгким слоем лака, так же, как первая. Воин становится в ряд с несколькими своими близнецами, и, наконец, можно погасить лампу, от которой краснеют и слезятся глаза, собрать краски и кисти и лечь спать до семи утра.
Она знает, что не сможет заснуть. Впереди ещё одна ночь с бедой. Она никогда не верила в приметы, в високосный год в том числе. Оказалось, зря.
До сих пор она не могла привыкнуть к этой квартире, к этим дням, не тянущимся, а бегущим, спешащим один за другим. Ей казалось, что в этих днях не может быть места ни размышлениям, ни жалости к себе, ни горю. Ошиблась. Горе жило внутри, словно вирус, который только и ждёт, чтобы ослаб иммунитет, ждёт, чтобы распространить прожорливые метастазы по всему мозгу.
Надо было радоваться. Так говорили все. Так говорила мама, так говорили подруги. Так думала она сама, когда смотрела на детей, и убеждала себя, что так лучше. Но это не всегда срабатывало…
Память – подлая штука. Она не соглашается с разумом, которому совершенно ясно, что нужно вспоминать. Она не слушает сердце, которому причиняет боль. Она зло колет лучшими воспоминаниями, когда они не нужны, и вытаскивает самую грязь со дна души, когда следует всё это забыть…
И сейчас женщина боролась со своей памятью, пыталась подчинить её себе, противопоставляла ей доводы разума, насильно тащила на поверхность самые грязные, тяжёлые, невыносимые воспоминания. Но они блекли, и их заменяли яркие, светлые, радостные. Такие пронзительно нежные.
Ира покосилась на телефон. В первые дни после случившегося она сделала всё, чтобы не оставить воспоминаний. Телефонная книжка стала меньше на три номера: «Дом», «Любимый», «Любимый работа». Она не употребляла больше тех слов, которые означали что-то в их совместной жизни.
«Всё» - это слово надолго стало для неё заклинанием. Она твердила его каждый раз, как только закрадывалась предательская мыль, что, возможно… Как-нибудь… Она ненавидела себя за это, снова поднимала в душе те самые, страшные воспоминания, призывала на помощь разум. Не помогало…
Она погасила свет и вошла в комнату. Поправила на детях одеяльца, легла и лежала ещё с час, глядя в темноту…

• 
• 
•