Декабристка, 95 - 6 июля 2008 10:05

Лето, жара, каникулы в деревне, мне 12 лет. С соседкой Танюней, моей ровесницей, и ее братом Женькой хороним воробья. Усопший заботливо уложен в коробочку из-под дедова компаса, украшен цветами и обрывками кружева. Мы преисполнены скорби - по поводу кончины птахи, и праведного гнева – по отношению к коту Ваське, виновнику гибели…
На самом деле никакой трагедии нет: ни я, ни Танюня с Женькой не знали покойного при жизни, воробей – законный «трофей», отобранный у Васьки. Хвостатая бестия прошмыгнула в сарай, надеясь слопать там добычу, и была застигнута врасплох. Ваську пристыдили и отшлепали в воспитательных целях, воробья решили проводить в последний путь с почестями – все равно заняться решительно нечем. Нет, конечно, можно пойти на речку искупаться. Но для этого нужно разрешение бабушки Танюни и Женьки – десятипудового надзирателя, ни на шаг не пускающего нас дальше двора. Чтобы получить высокое дозволение побарахтаться в ближайшем водоеме, надо найти взрослого, который приглядывал бы за нами. Увы, все на работе, и мы вынуждены изнывать от жары и безделья, устраивая похороны воробью. Этак мы скоро кузнечиков начнем на тот свет провожать…
- Танька, Маринка, Женечка! Где вы, ребятки? Гена пришел! – кричит бабушка с крыльца, где она обычно сидит после обеда, звонко щелкая свернутой газетой надоедливых мух.

…Гена!.. Я его терпеть не могу, но на данный момент он – наше спасение. Ему уже 15 лет, и есть призрачная надежда, что с ним толстая мучительница отпустит нас на речку. Интересное дело: бабушка держит Танюню с Женькой в ежовых рукавицах, увесистые шлепки по мягкому месту перепадают и мне – по-соседски щедро, за баловство. Но когда на пороге возникает Генка, бабушка превращается в мед и сахар. «Геночка то, Геночка се, может, пообедаешь с нами? Как здоровье мамы?» - тьфу, слушать противно. И за что ему такая милость? Ладно, неважно, лишь бы отпустили купаться. Похороны экстренно «сворачиваются», в дверном проеме вырастает фигура Гены.
…Он красивый паренек. Высокий, стройный, смуглый. Каштановые вихры во все стороны, чуть заметная родинка над верхней губой и глаза… Глаза у него просто девчоночьи: огромные, карие, в обрамлении густых изогнутых ресниц. Не глаза, а вишни…
- Привет честной компании! Чем занимаемся? Ого, откуда столько цветов и перьев?! – Генка возвышается над нами, уставив руки в боки. Ненавижу, когда он в таком настроении – насмешливый и дерзкий. Танюня пунцовеет и лепечет:
- Мы тут воробья хоронили…
- Воробья? Ну вы даете! Хотя… Чего еще ожидать от такой малышни? – Генка вовсю потешается над устроителями церемонии. – Я даже знаю, кто затеял похороны!
У меня внутри все сжимается, сейчас случится страшное. Так и есть.
- Маринка, а что это ты притихла, как мышка? Ну, твоя идея? Что ты еще придумала? Может, лягушачью свадьбу?
Танюня с Женькой, предатели, хохочут так, что, кажется, вот-вот лопнут. А ведь еще пять минут назад укрывали покойного одеяльцем из носового платка…
Как же я ненавижу этого Генку! Выцарапать бы ему глазищи, отметелить почем зря, укусить за ухо! Ну почему, почему он всегда издевается только надо мной? Гордо отвечаю:
- Гена, ты хоть и взрослый, но дурак. Я с тобой не разговариваю. И видеть тебя не хочу!
Думаете, он обиделся? Засмеялся и выкинул совершенно уж немыслимый по подлости фортель:
- Не хочешь – не надо, дело твое. Ну, детишечки, кто идет со мной на речку? Бабушку беру на себя, цепляйте на голову панамки. Женька, не забудь мячик.
Эти два предателя радостно завозились, кинулись переобувать сандалики и разыскивать Женькины плавки, а я надулась как сыч. Все, друзей не осталось, вокруг одни враги.
Генка, пользуясь моментом, повторяет излюбленную выходку:
- Марин, а я тебя люблю!..
Я не реагирую, зная, что сейчас последует мерзкое продолжение "...бить по башке кирпичом!" Но сегодня продолжение что-то запаздывает, Генка сопит и смотрит исподлобья, а я чувствую, как пылают щеки. И тут вбегает Женька, победоносно размахивая найденными плавками. Генка удаляется, я торжествую. Ага, не успел сказать про «по башке кирпичом!» Или не захотел?..

• 
• 
•