Илья, 42 - 6 февраля 2008 22:33

Заведующий отделением Александр Голубев идет по больничному подвалу на планерку к главному. Дежурант Дима рядом, докладывает:
- Рогозину ночью лапаротомию делали.
- Нашему, что ли?
- Ну, да, тому самому. Вроде все с почечной колики началось, а потом живот встал. Скорая сразу шишку заподозрила, но сначала свозили в тысячекоечную, к урологам. Урологи руками замахали: везите в 20-ю – это объемный процесс, в родную клинику везите вашего Рогозина.
- И что?
- Ну, понимаете, Сан Саныч… Картина непроходимости, сильные боли, анамнез отягощен – папаша у него от рака кишки помер…
- Анализы?
- Кровь терпимая, умеренный лейкоцитоз.
- Значит, до утра нельзя было дождаться? Профессора? Меня? Надо было срочно в живот идти бывшему коллеге?
- Понимаете, Сан Саныч, сомнений у меня не было. И рентгенолог шишку вроде видела. Пять человек сошлись в диагнозе!
Голубев останавливается.
- Что значит, «вроде видела»?
- А то, что нету там шишки, Сан Саныч. Я все кишки перемотал. Нет опухоли. Потом уже анализировал: жена говорила, что не худел он, чувствовал себя отлично.
- Ну, Дима, ты даешь…
- Да он сам виноват, Рогозин. Даже не сомневался – подписал бумажку. Плечами пожал - надо, так надо. Стойкий мужик. Молчун. Говорят, он всегда таким был, да, Сан Саныч? Вы ж его знали?
- Да, Дима. Рогозин – мужик стойкий. Можно сказать, каменный…

…Интерн Саша Голубев видит тридцатилетнего Рогозина в кабинете на подоконнике. Это его любимое место. В тонких пальцах сигарета, и смотрит Рогозин в больничный парк. Никто не мешает в это время лучшему сосудистому хирургу. Сегодня - тем более, ведь шил Рогозин бедренную артерию. Саша знает, что это такое.
Рогозин для Голубева – гора со снежной вершиной. Саша идет к горе, как Магомет. Уже год не сводит глаз с этих тонких пальцев, учится.
Но сегодня другое дело. Саша хочет задать Рогозину вопрос. Не может не задать. Рогозин замечает решительное Сашино лицо:
- Что с тобой, оруженосец?
- Хочу о Маше Ивановой спросить.
Рогозин удивленно поднимает брови.
- У вас с ней серьезно? – выдыхает Саша.
Рогозин молчит и улыбается.
- У вас с ней что-то было, я знаю. Маша плачет.
Рогозин пожимает плечами:
- Кажется, я ее хотел.
- И что?
- Ничего. Теперь не хочу.
Саша Голубев понимает, что говорить не о чем. Но сил развернуться и уйти, и навсегда забыть о человеке по фамилии Рогозин – нет. Саша ослабел – ноги дрожат.
- Но вы же сами говорили, что она чистенькая деревенская девочка, просто хрустит, как накрахмаленная. Я помню. И что на матрешку похожа – настоящая Маша Иванова…
- Сань, - перебивает Рогозин. – Прости великодушно. Не знал, что она тебе всерьез нравится. Но ты запомни, что скажу: ТВОЮ женщину никто не отнимет. Это невозможно. Повелась – значит, чужая. Не жалей.
- И кстати, Саша, - улыбается Рогозин, поднимая кверху гениальный указательный палец. – Медсестры нужны, чтобы оказывать врачам вспоможение – во всем! Так что не грузись.
Рогозин не соврал – медсестер потом было до матери. И санитарок, и студенток. И даже больных, что греха таить. А Маша Иванова почему-то запомнилась. Расслабился тогда Голубев, в кино девчонку водил, дышать на нее боялся. Дурак...

На обходе в палате Рогозина вся верхушка – профессор, администрация, анестезиологи, старые коллеги набежали. Рогозин Голубева узнал:
- Здравствуй, Саша.
Здорово сдал гуру за двадцать лет – морда в складках, башка с залысинами.
Живот у Рогозина стоит – никакой перистальтики. Консилиум спорит, в чем причина и что делать.
Сан Саныч среди этих светил человек маленький и потому отвлекся – поглядывает на жену Рогозина, неожиданно молодую дамочку. Впрочем, чему удивляться – это же Рогозин…
Она недвижно стоит в изголовье кровати в белом халате с чужого плеча. Рукава халата свисают и жена Рогозина странно похожа на мраморного кладбищенского ангела – таких Сан Саныч видел в Варшаве. Ангелы Голубева удивили: само смирение, смотрят в землю, а голова гордая, и спина прямая. Все правильно, так и надо относиться к смерти – спорить с ней без толку, но и сдаваться нельзя.
«Да уж. Это не Маша Иванова, совсем другой типаж», - думает Голубев о жене Рогозина. Сан Санычу не нравятся такие женщины, из острых углов состоящие. И грудь острая, как у козы.
- Вы может, домой пойдете? – обращается к жене Рогозина профессор. – У вас же ребенок. Самое плохое уже произошло, дальше будет лучше.
- Дождусь, пока станет лучше, - тихо говорит жена Рогозина. Никто с ней почему-то не спорит.

- Жена Рогозина все отделение построила, - через пару дней удивляется Дима в ординаторской. – Сестры кудахчут, типа, все бы такие бабы были. Светка шампунь ей приперла, косметику, Рогозина же дома не была трое суток. Наташа предлагала ребенка к себе забрать на время, пирожков напекла. Толку – не ест ничего, и Рогозин не ест.
Сан Саныч слушает Диму, но не комментирует. Встречая Рогозину в коридоре и в палате, он невольно замечает, что у нее, как у кошки, нет ни одного неверного движения. Даже с судном в руках идет по линеечке с гордой своей головой и глазами в пол. Она все делает красиво, и грязную работу - моет Рогозина, ставит ему клизмы, массирует живот, убирает палату. И не плачет. Совсем не плачет.
Живот у Рогозина по-прежнему мертвый. Он не только не ест, даже не пьет. Живет на капельницах.

Жена Рогозина ждет Сан Саныча в коридоре в большом
своем трогательном халате:
- Ночью поднялась температура. Сейчас 37 и кровь в моче.
- Дежурному говорили?
- Говорила. И вам говорю. Ему хуже.
В голосе жены Рогозина металл. Сан Саныч раздражается:
- Вы не врач, чтобы оценивать состояние больного. Сейчас разберемся.
Рогозина разворачивается и идет в палату кошачьей своей походкой.
Через двадцать минут готовы экспресс-анализы.
Рогозин серый, скребет пальцами по простыне и улыб

• 
• 
•